Я медленно умираю. Для меня это давно уже не секрет и я отношусь к этому совершенно спокойно – так должно было случиться. Я просто не думала, что меня будут так активно поторапливать с этого света, что так сильно я могу мешать и служить таким большим препятствием для ОБНОНа. Папа, но они же все равно теперь именно попали, именно сели в лужу, если не хуже. Я переживаю больше о том, чтобы все это плохо не отразилось на вас – мне это совершенно как на мыло. Судимость я закрою через 2 года в установленном законом порядке, если буду жива, мне это, честно говоря, тоже безразлично, это от меня никуда не денется.

А вот здоровья нет. Сейчас день, в нашей комнате все спят, а соседям не дает покоя сумасшедшая, которая постоянно что-то говорит и все время копошится в туалете, что-то моет, разливает воду и т.д. Этот пикантный вариант, задуманный оперчастью как провокация, в нашей камере не проходит – здесь и только здесь ее никто не бьет. Как назло.

Все, прячу тетрадку. Хватит жаловаться. А – да, кстати, - кран опять сорван,и мы, по традиции, вызываем сантехника каждое утро.

Сегодня у меня опять температура, третий день не хожу гулять, тошнило сегодня очень сильно. Короче, передачу я получила и ... безумно расплакалась. Нет газеты “Сегодня”, у листочков, там, где статья про мой апелляционный суд. И очень хорошо, и очень так мне и надо. Все, буду спать. Извините меня.

Завтра 12 декабря 2003 года, пятница. Опять наступает конец рабочей недели, опять тишина и порядок. Слава Богу, выйду гулять и не буду видеть этой ненормальной. Боже, дай мне терпения.

Вон и наступило сегодня, 12 декабря 2003 г., пятница. У нас, оказывается, скоро намечаются перегруппировки в камере – видимо, многие будут уезжать на этап. Я не знаю, к лучшему это, к худшему ли, но я продолжаю упрямо ждать решения своего вопроса. Папа, если я до Нового года не вылезу из этой колыбели разврата и обители порока, то больше мне ничего тогда ни передавать, ни привозить не надо вообще. Забудьте о моем существовании. То, что в конце концов вылезет из этих стен, уже никак не будет напоминать вашу дочь.

Мусенька, мне так стыдно за эти минутные проявления и вспышки слабости. Я сейчас слушаю Шевчука по вновь заработавшему радио и тихо пускаю слезу по моему несостоявшемуся будущему. Они украли у меня не только время – они украли у меня столько желания жить, столько жизненной силы, что все последующие жизненные испытания – это детский лепет. Я больше не пишу журналистских зарисовок ни на какие темы – о моих записях известно слишком большому количеству народа для того, чтобы можно было замалчивать мое нахождение здесь: Я здесь всем как кость в горле, кроме одной девочки, которая действительно хорошо и сочувственно ко мне относится. Однако, после того, что 19 ноября уехала моя бедная Янка на Умань, я очень замкнулась и практически перестала общаться с окружающими, ограничив общение до минимума, особенно с самыми назойливыми и любопытными.

Я теперь просто не в силах изменить пагубным, приобретенным в несвободе привычкам. Самая большая неприятность, что я ведь знала, что так будет, но не думала, что это будет так трудно психологически. Мусенька, мне предстоит очень долго отвыкать от перенесенного кошмара. Я хочу лечь в больницу, у меня нет никаких шансов сделать это, находясь здесь – понятно, что все мои просьбы и ходатайства по этому вопросу остаются, мягко говоря, без внимания. Вы ничего именно с этим не поделаете, а вот со всем остальным, я думаю, имеет смысл побороться.

Мне не нужен Новый Год в этом дурдоме – спасибо, достаточно. Мне не нужен мой день рождения в этих стенах – лучше бы я до него не дожила, если уж на то пошло, чтобы встречать его здесь.

Если же, действительно, нет больше никакой возможности воздействовать на все эти неизвестные мне мезанизмы и рычаги правосудия, то, наверное, уже хватит этих дорогостоящих попыток. И так уже для моего освобождения предпринято слишком много всего возможного и невозможного для того, чтобы мне сейчас становиться еще более нетерпимой и требовательной. Я понимаю, что дело не в эмоциях, переполняющих и плещущих через край – дело в длительно сдерживаемом напряжении и подавляемой агрессии и раздражении. Я понимаю, что после той жуткой “школы”, которую я в свое время прошла, красоту уже ничем не попортить. Особенно ее отсутствием (хи-хи, шутка!).

Кстати, вчера вечером по вечерней поверке приходила представитель тюремной администрации в очень недурной богатой выбровой шубе до пят, спрашивала, если ли жалобы и какие. Господи, ты все видишь – эти лицемеры превзошли самих себя, “увеличивают воскрилия одежд своих, любят предвозлежания в синагогах, и чтобы люди звали их: учитель!” - Это из евангелия, ты помнишь?

Да, так вот: внутренняя история здесь тоже будет переписана по-новому. Новая метра чисто метет, в то время, как иные люди получают иную степень свободы. Если ты помнишь, о чем мы с тобой говорили, мой дорогой общественный защитник, так вот, в просторечье это называется “смена караула”. То-есть, теперь ты понимаешь, о чем я говорю? Нет никакого сомнения, что отношение ко мне в этом случае тоже не будет особенно хорошим, зато не будет доходить до ночных экзальтированных припатков ярости и ненависти, как в прерыдущем случае. Папа, женщин ненавидела раньше, но теперь я их ненавижу – как бы это сказать – более углубленно и обостренно, чем раньше.

Это все я пишу днем, пока никого из работающих нет. Время – где-то часа четыре дня, у меня уже начинает повышаться температура к вечеру, то-есть, все по-прежнему, за исключением пустяка – власть уже поменялась. Все еще по-прежнему, все еще обстоит так, как обычно, вечером опять будет плохо разыгранный скандал по поводу немытого туалета, но все уже далеко не так. Мне совершенно безразлично, кто зайдет еще в эту камеру с приговора, какие тут будут еще находиться люди – еще раз повторяю, мне это совершенно безразлично! Меня интересует только мое дело и только мое освобождение, а все остальное – до фени гудок.

Я буду торопиться и дописывать эти строки побыстрее, потому что вполне вероятно, что скоро они все вернутся с работы домой, и тогда нужно будет спокойненько заканчивать и быстро прятать все это в баул.

Самое смешное, что здесь нет ни одного имени, любое сходство – это предубеждение, но именно мои тетради вызывают все это время неудержимый интерес и любопытство у всех наперечет. Я научилась говорить “нет” и “не хочу”, если это так и есть, и мне это очень помогает. Самое главное – себя не обманывать. Все равно ничего хорошего из этого не получится.

Итак, буду заканчивать. Есть люди, которые находятся в еще более тяжелом положении, чем я, и вообще – без малейшего намека на помощь извне, и тем не менее, не падают духом.

Значит, надо и себе его потихоньку опять начинать запасаться терпением, искать утешение в Библии, стараться быть мужественной и улыбчивой, по меньшей мере, а то уж очень у меня кислая физиономия в последнее время. Папа, я ничинаю теряться во времени – это очень плохой признак.

ЗАБЕРИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА, ПОЖАЛУЙСТА!

Опять эти корявые строки! Ах, будь они неладны, извините меня, пожалуйста. Я все знаю. Но мне тут плохо.

Завтра, наконец-то, начинаются выходные, и я могу спокойно и безболезненно отдыхать – нетрудовая неделя подошла к концу. Господи, сколько еще этого кошмара у меня впереди, Боже, дай мне терпения. Нет сил ни психологических, ни физических, но хуже всего дефицит общения.

Завтра 13 декабря 2003 года, суббота, начало “пустых” дней. Хорошо, когда выходные – можно спокойно писать, и ничего не происходит за эти дни, никто нас не навещает из руководства в это время, и это тоже, в общем-то, неплохо.

Жутко – 18 дней до Нового Года. Об этом я думать не хочу и не могу. Нет для меня в этот раз такого праздника, нет, как и не было вовсе.

Завтра 14 декабря 2003 года, воскресенье, ровно 8 месяцев, как я под стражей (+РОВД). Сегодня целый день огромная t° - под 40°. Вызвала фельдшера – он дает 2 ацетилсалицилки, и на этом все. Папа, если так пойдет дальше – я умру очень быстро. Я горю от этой проклятой температуры, и сегодня я уже не вставала воообще. Моя единственная подружка сделала мне утром чай, днем кофе с печеньем, а днем – молоко с сахаром и маслом. Вот и вся еда.

Кстати, отключили горячую воду, батареи не топят, и моя болезнь от этого, ясное дело, не исправится и не пройдет. Буду завтра писать заявление, чтобы позвонили вам домой и сказали о лекарствах. Папа, дела мои очень плохи, это уже не шутки и не приколы – я не выживу здесь, в этих нечеловеческих условиях, и так уже предостаточно испытаний для нервной системи. У меня нет здоровья абсолютно.

Мусенька, держись – осталось, наверное, немного, но это немного мне дается тяжелее всего. Я так до сих пор и не знаю, за каким я на сегодняшний день органом правосудия числюсь – что делать, Соломенский РОВД будет отмахиваться от меня теперь, как от бешенной собаки. Эти твари теперь просто не знают, как им юыть, потому что жалобы на них сыплются по моей задумке с разных сторон. Таким образом, они стали жертвой собственной подлости; “Не рой другому яму – сам в нее попадешь”.

Теперь, когда они все в этой яме, я-то по-прежнему в СИЗО. И мне, честно говоря, чувство мести не приносит еще пока окончательного удовлетворения – вот когда я выйду на свободу, там и поговорим. Это нужно “дожать”, “добить”, потому что если хоть одна из этих гадин останенся на своем месте, мне не будет покоя в Киеве. Они мстительные хорьки, я их ненавижу, и им я ничего не прощу никогда.

Пользуюсь периодом резкого падения температуры и пишу все это, потому что целый день не встаю и сплю, у меня жар до вечера не спадал.

Целую вас и обнимаю

Больная хрипящая

Я.

Сегодня 15 декабря 2003 года, понедельник. Уже приходила Оксана-фельдшер, дала опять ацетилсалицилок и сказала, что меня записали на рентген легких. Ну и слава Богу – уже какое-то улучшение. Нет никаких сил – проснулась около 5 утра, вылезла в соседнюю комнату, t° около 39°, съела 2 ацетилсалицилки – за полчаса уже 35,4° я лежу в луже.

Если они не будут ничего делать со мной, я в натуре могу умереть, и они это уже сами поняли. Мне лично уже настолько все опротивело, что нет никаких сил – я не смотрю на себя в зеркало, там отекшая от температуры физиономия, и она мне не нравиться совершенно.

Началась новая нетрудовая неделя.

Сегодня 16 декабря 2003 года, вторник, опять совершенно безумная ночь, до утра не спала, зато – ура! - с утра нет немпературы. Кашель мучит, а так еще очень даже ничего. Больше всего устаю от резких температурных скачков – нет сил терпеть уже, нет никакого здорровья.

Гороскоп обещает мне благоприятные дни 15 и 18. 15 уже прошло, послезавтра посмотрим. Кроме того, крупный денежный выигрыш и успех. Ну, это мы еще посмотрим.

Я продолжаю спать и ждать даже во вне какого-то выхода. Опять сняться кошмары (это от температуры).

Господи, неужели на этой неделе ничего не переменится? Я уже так хочу какую-нибудь маленькую новость. 21 день я уже пишу в этой тетради – 21 день прошел после апеллационного суда, и я до сих пор не знаю, на каком я свете.

Сегодня 17 декабря 2003 года, среда. Пришла фельдшер, записала на рентген именно на сегодня – позже поведут. Кроме того, вчера не было горячей воды и поэтому купаться мы ходили сегодня. Я напарилась и очень довольна собой. Вот ведь как обидно – все читали статью обо мне, кроме меня самой, ну елки-палки, за что же такая пытка!!!

Вчера вечером отправила весточку. Проверю – 3 дня, и посмотрим на результаты. Мои дорогие, я очень устала болеть и нервничать. Постарайтесь побыстрее забрать меня отсюда, я вас умоляю.

По гороскопу 18 у меня хорошее число. Это завтра, а сегодня день рождения у сокамерницы, к которой у меня сильная антипатия (ненавижу антисемитов). Папа, так она еще и спит рядом со мной и дышит ядом. Мне это до того неприятно, ты себе не представляешь. Кроме того, когда я писала о смене караула, я имела в виду именно ее. Тем более – ты понимаешь, что совершенно никаких положительных эмоций я по этому поводу не испытываю. Но надо сделать умный вид, как обычно.

Фельдшер дала мне последнюю ацетилку, сказала, что это последняя, и я в ужасе. Господи, что я буду делать завтра?

Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не могу изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличить одно от другого.

Зависть и недоброжелательство постоянно вьются вокруг меня, как пауки, сплетающие паутину. Я мужественно продолжаю делать вид, что меня это совершенно не касатся, но я очень от этого устаю психологически. Этот “пресс” уже измучил так, как он не мучит меня все это время. Дело еще и в моей физической слабости сейчас – тем больше воспринимается любая попытка меня клюнуть и ущипнуть побольнее близко к сердцу. А я просто забыла, что всю чушь, которую несут злые и подлые женские языки, ну просто нельзя принимать близко к сердцу.

Дорогие мои, я очень нервничаю. Там, в конце статьи, есть намек на какой-то сюрприз, о котором идет речь, якобы уже после суда (то есть, намекают, но не пишут). Я не знаю сюрпризов от государства, кроме подлостей и гадостей. Я не жду подарков от этого государства, кроме того, они ничего не дают просто так. Значит, они будут, скорее всего, покупать мое молчание.

Папа, если это то, о чем я думаю, что мне делать?

Только что вызвали “без вещей”. Я в трансе – это кто, ау? Сейчас поглядим.