ПИСЬМО ИЗ ТЮРЬМЫ № 1. .

Я много раз наблюдала, как меняются характеры людей в несвободе; насколько изменяются нравы и повадки человека в камере для подследственных; как человек ожесточается и озлобляется после приговора, когда его переводят в другую камеру; как угасает надежда в глазах тех людей, которые получили огромный срок, которого они и не ожидали…

Я видела все это и вижу это постоянно вокруг себя. В основном, я занимаюсь тем, что обсуждаю с другими людьми подробности их дел и их злоключения, связанные с попаданием в цепкие объятия пенитенциарной системы. Эта система - жуткий призрак давно умершего социалистического прошлого, кандалы на ногах демократии, как бы выспренно это ни звучало.

Невзирая на УПК и Конституцию Украины, невзирая на все постановления по борьбе с коррупцией среди сотрудников милиции, здесь находится огромное количество людей - несчастных владельцев больших и комфортных квартир. Для них создаются уютные и комфортабельные уголовные дела по особо тяжким статьям, имеющие в своем дополнении термин "конфискация всего принадлежащего имущества". Люди, не знающие тонкостей законодательства, естественно, уверены, что речь идет именно о квартире. Доверчивые и не имеющие близких родственников подследственные становятся желанной добычей в цепких руках предприимчивых адвокатов. Адвокаты поступают следующим образом: берут у незадачливых "сидельцев" генеральную доверенность на продажу квартиры, а их подопечные продолжают сидеть, не выезжая даже на суды. Иногда бывает так, что дело приостанавливают, делопроизводство вообще не ведется, а человек продолжает по-прежнему находиться в СИЗО.

Самое удивительное, что в этих стенах подобные незаконные операции - в порядке вещей; ведь все происходит с видимого согласия подследственного или осужденного, он-то не жалуется, продолжая надеяться из последних сил на исключительную порядочность именно его адвоката. Более того - он же, этот человек, рассказывая свою историю, не верит и отказывается верить в то, что его "кинули", а наоборот, с горячностью продолжает отстаивать "своего", обвиняя в собственной ошибке кого угодно - следователя, прокурора, сокамерников, только не себя самого. У меня нет никаких сомнений в том, что адвокат, получив такую доверенность, вначале не исчезает бесследно, а продолжает еще некоторое время появляться у своего подзащитного, усыпляя бдительность последнего, обещая успешное решение вопроса - освобождение через короткое время или из зала суда. И человек надеется, ничуть не сомневаясь в истинности этих обещаний.

Когда меня только перевели в эту камеру, здесь была девочка, осужденная по ст.187,ч.4, у которой большое количество подельников (соучастников) в деле. Она - круглая сирота, точнее, она стала ею за время пребывания в СИЗО №13. Ее отец, и до того выпивавший человек, прописанный после смерти матери вместе с ней в 4-комнатной квартире, неожиданно умер, якобы от пьянства в собственной квартире. При этом в экспертизе алкогольного напитка, стоявшего на столе покойного, была обнаружена смертельная доза клофелина. Поэтому говорить о том, что этот человек умер только от алкоголя, не представляется возможным.

Однако дело заведено не было и происшедшее было зарегистрировано как самоубийство. Никаких расследований более не проводилось, но к ней явился адвокат, и, сообщив прискорбную новость, предложил ей дать ему генеральную доверенность с целью продажи квартиры, как он объяснил, чтобы "откупить" ее от наказания. С того момента прошло уже более года. Эта девочка находится в СИЗО уже без малого 3 года, в настоящий момент ее дело передано в апелляционный суд. Вот, собственно, и все. Однако после того, как я узнала от нее все эти прискорбные обстоятельства, через несколько дней ее быстро и неожиданно для нас всех перевели. Я вижу здесь прямую закономерность и взаимосвязь - слишком многие заинтересованы в том, чтобы подобная информация не просочилась сквозь толстые тюремные стены.

Поскольку многие уже знают о моем искреннем интересе и желании помочь хотя бы добрым словом своим сокамерникам, мне приходится выслушивать очень много подробностей, запоминать фамилии, суды и т.д. Эту специальную информацию я заношу в анналы собственной памяти, поскольку записывать все это - значит, дать повод привлечь к себе повышенное внимание окружающих.

Я помогала писать много апелляционных жалоб, ходатайств и прошений, желая вместе в их авторами только одного - восстановления справедливости, их гражданских прав, счастливого возвращения их домой, к родным и близким.

В этой обстановке мы все живем надеждой, и нет ничего дороже ее.

Однако, как шутят заключенные, "надежда умирает, если она становится свидетелем обвинения". В этой горькой шутке есть определенная доля правды: так или иначе, остающиеся на свободе иногда не просто не понимают, а именно отказываются понять нужды заключенного. Попытки родственников примириться с потерпевшими или хотя бы пообещать частичную выплату имущественного иска во многих случаях успеха не имеют. Более того - отдельные следователи, видя, что имеются попытки к примирению и понимая, что тогда дело может не дойти до суда, всячески мешают этому, не давая координат потерпевших и прикрываясь при этом мерами безопасности, якобы применяемыми к ним. Поскольку статья УПК 7,7" и т.д., гласящая о деятельном раскаянии, не дает возможности довести дело до суда, она крайне невыгодна в этом случае для следователя - его лишают законного хлеба, не давая провести все следственные меры.

"Всяк кулик свое болото хвалит". Эта пословица вполне применима ко многим обитателям СИЗО: оказавшись "на боксах", то есть по дороге в суды, на экспертизу и т.д. следственные меры, каждая начинает усердно расхваливать свою камеру, своих семейниц, всячески превознося "своих" до небес, придавая им все мыслимые положительные качества "истинного арестанта". Вообще-то, понятие истинного арестанта, по большому счету, кажется мне надуманным и несколько преувеличенным человеку свойственно быть свободным, совершать ошибки, раскаиваться или же злорадствовать, исходя из своих личных качеств. При этом спорить о том, кто "круче", не представляется возможным.

Надо мной поначалу посмеивались, говорили, что "нельзя сидеть в тюрьме и не сходить на экскурсию в карцер". Как это так - сидишь, мол, в тюрьме - и еще не была на яме? Да это никуда не годится!

Я всячески отшучивалась, понимая, что это одна из дежурных тюремных шуток. Еще одна разновидность дежурной шутки: новеньким ( вновь прибывшим) предлагают к вечеру приодеться и накраситься - мол, скоро должны повести на "Столыпин". Для справки: на "Столыпине" - одном из старых корпусов тюрьмы - находятся 40-местные мужские камеры. Межкамерная связь - запрет, и обычно за нее бывает карцер или лишают передач. "Лишенку" называют весело "диета". Это очень неприятно - морить голодом непослушного все равно никто не будет, сокамерники скидываются и из своих запасов угощают незадачливого нарушителя, пока он зарабатывает очки на звание "истинного арестанта". Это сомнительное удовольствие; жаргон "блатных" и "приблатненных", эти неизменные четки в руке, сплетенные из различных бусин или оплавленных станков и зажигалок искусными умельцами со "Стодыпина" и "Катьки", броская косметика, модная одежда, абсолютно не предназначенная для пребывания в СИЗО. И, конечно же, агрессивные повадки и попытки подавить сокамерников, подмять их "под себя", заставить подчиняться и уважать, кормить и обслуживать. Все эти наглые и хамские выходки приветствуются далеко не многими. Кроме того, злостное неподчинение администрации и режиму содержания лишает этих людей, чаще всего, надежды на амнистию, в случае, если они сидят за легкие статьи и срок им определен не более 5 лет.

Ежегодное понятие "амнистии" на тюрьме среди обитателей обсуждается круглый год. В обсуждении принимают участие все от мала до велика, она вызывает живейший интерес у всех, особенно у тех, к кому она никак и ни в коем случае не относится. Возможности выйти на свободу рассматриваются все и всеми, однако обсуждать их с кем бы то ни было в камере крайне рискованно: любая информация может стать достоянием тех ушей, для которых она совершенно не предназначалась, и в этом нет совершенно ничего удивительного.

Бывали случаи, когда человек попадал в тюрьму за одно, относительно небольшое преступление, и, имея легкомысленный нрав и забывая, что он сидит в тюрьме, а не на курорте, проговаривался о том, что знал или совершал; рассказывая обо всем в подробностях, он буквально подписывал себе следующую судимость, не выходя из тюрьмы. С одной такой девочкой мне случилось разговориться "на боксах" - она ждала амнистии, будучи судима за небольшую кражу и получив небольшой срок. После приговора, поднявшись в камеру, она на радостях рассказала о событиях, имевших место, но не относившихся к ее делу. Результатом стала…следующая судимость. Представьте себе горе и ужас этого человека, его родных и близких… Да, сидеть тоже нужно уметь.

Я пишу эти строки уже после отбоя -по режиму содержания отбой в 22.00 - и представляю себе чудесные киевские улицы. Древний город, усыпанный свежим молодым снежком; румяные лица прохожих и детишек, особенно детишек, в больших пуховичках т и теплых шапочках, важно идущих из школы с сумками и портфелями. Где-то там, среди них, и мой сын, оставленный без матери еще на 7-й месяц. И неизвестно, сколько времени еще нам быть в разлуке.

А пока меня окружают до боли знакомые лица дремлющих сокамерников, все те же надоевшие двухэтажные нары, связка кипятильников, перевешенных через удлинитель, да радующий глаз свежей зеленью букетик петрушки рядом с миской ярко-красных яблок - в сочетании с голубыми кафельными стенами комната вызывает эмоциональное впечатление манипуляционной в хирургии. Да, все мы здесь тяжело больны - стремление к свободе у всех нас носит воистину маниакальный характер.

И потому, понимая их как коллег и будучи одержима все той же манией, я бросаю прощальный взгляд на все вокруг. И засыпаю, чтобы во сне, как всегда, оказаться дома.