МЫ ЗДЕСЬ
Фокусы, которые выкидывает мое пошатнувшееся за последние 7 месяцев здоровье, не выдерживают никакой критики. Чем дальше, тем меньше у мня уверенности в том, что это предприятие будет успешным. Я молю Бога и прошу всех святых, чтобы во имя моего бедного, ни в чем не повинного ребенка, меня выпустили отсюда вон.
…Господи, мне очень тяжело видеть мучения людей, заброшенных в эти стены. У одной из девочек в течение досудебного следствия муж подал в суд на лишение родительских прав, и он хочет отобрать ребенка себе. Ее мать всячески протестует и собирается стать опекуном единственного внука, но родители мужа продолжают на нее давить, используя при этом нежданные визиты и телефонные звонки. А тем временем издерганная судами 20-летняя мать 3-летнего сына продолжает находиться в этих стенах…
Я могу многое понять: тяжесть статьи, огромный срок, отсутствие даже малейших признаков раскаяния… Да, если бы это было так. Но, с моральной точки зрения, использовать судимость для того, чтобы манипулировать чувствами матери, заставляя ее любыми путями отказаться от ребенка, по меньшей мере, неимоверно жестоко. Свидания ей с ребенком не дают, муж приезжает на суд с единственной целью - оскорбить и заставить написать отказ. Мать стала ее общественным защитником и готовится к тому, чтобы защитить ее и во время апелляционного суда.
А время идет, и трехлетнему малышу наверняка рассказывают о том, какая у него нехорошая мама, всячески шепчутся вечерами на кухне, вызывая у него ужас и жуткое чувство вины за то, в чем он никогда не будет виноват - в судимости своей матери.
Хотя "сын за отца не отвечает", не так ли? Эта сталинская истина, от которой веет могильным холодом тридцать седьмого года, гласит о совершенно обратном.
Несовершенство нашего законодательства известно всем: сажают иногда случайных свидетелей происшествия, берут под стражу… прохожих - очевидцев события преступления, в то время как истинные виновники преступления скрываются с мета его совершения, либо продолжают преспокойно разгуливать по улицам, наводя страх и ужас на всю округу.
И в это же самое время считается хорошим тоном напасть со всех сторон на человека оступившегося, но полностью признавшего свою вину, который раскаивается в содеянном и готов искупить свою вину перед обществом, возместив предъявленный иск…
Лишить такого человека единственного светлого пятна в жизни - единственной радости - отнять единственного сына, да и еще и во время такого тяжелого периода жизни заключенного под стражу, как суда… Неужели эти люди не ведают, что творят?
Неужели наша жизнь вне этих стен продолжает вынуждать нас к еще более тяжелым поступкам, чем сами преступления? Невольно я начинаю сравнивать жизнь в этих стенах с той, что осталась там, в моей памяти. Та гнетущая реальность и тяжелейшее эмоциональное напряжение, обрушившееся на меня с первого дня несвободы, заставили меня по-новому - жестче и трезвее - взглянуть на мир, оставшийся там, за стенами тюрьмы.
Мир свободных людей и свободных умов. Может быть, там не так все хорошо и прекрасно, как мне представляется теперь, по прошествии 7 месяцев. Конечно же, там отсутствуют решетки на окнах, форточки в дверях, называемые кормушкой, утренние и вечерние проверки, злые и жестокие шутки сокамерников, огромные черные тараканы ("баландеры", как их тут называют) и прочие прелести тюремной жизни - вши, методы их выведения, чесотка, серые бетонные дворики для прогулок, покрытые "шубой" (напыление из смеси бетона и краски), капуста, которой отвратительно пахнет по всему коридору, когда ее везут к ужину…
Да, всего этого нет; там, за толстыми тюремными стенами, лежит свобода. Но меня там тоже нет.
Я продолжаю с улыбкой писать о том, какой бы из меня получился совсем неплохой адвокат, сочувствующий и сострадающий проблемам заключенных под стражу. Однако -"врачу, исцелися сам" - не следует забывать и о том, что самой себе я пока что помочь не могу. У меня еще впереди много, много долгих лет для того, чтобы задуматься обо всех трудностях адвокатской и арестантской жизни, задуматься - и просто по-человечески пожалеть и тех, и других. Одни вынуждены отстаивать свои права, пользуясь услугами других. Одни без других не могут, и те этим пониманием пользуются, умело вынимая из арестованных, подследственных и взятых под страж все наличные сбережения.
Если не будет арестантов - не будет хлеба у адвокатской гильдии. Арестантов, слава Богу, в избытке - их поставляет огромная армия МВД из районных отделений милиции и изолятора временного содержания. Каждый день до 23.00 тюрьма принимает и продолжает принимать огромные количества арестантов и осужденных, прибывающих для рассмотрения кассационных жалоб в Верховном Суде из различных исправительных учреждений Украины. Здесь формируются этапы из осужденных для отправки в эти же самые Исправительно-трудовые учреждения. Всеми распределениями в разные города и лагеря ведает Департамент по исполнению и назначению наказаний, в полном подчинении которого и находится СИЗО № 13, Киевский Централ, как его называют местные обитатели.
Для того, чтобы добиться отправки в тот или иной лагерь, необходимо приложить немалые усилия. Все обстоит значительно проще, если у вас есть родственники на свободе, которые в состоянии похлопотать за вас и подать ходатайство в Департамент в надлежащем виде. Тогда, зная о городе, куда хотят вас направить родственники, вы можете присоединиться к их ходатайству, написав прошение об этом на имя начальника тюрьмы. Тогда этот вопрос решится проще и быстрее.
Если же, к несчастью, ваши родственники либо отсутствуют, либо физически не в состоянии поддержать вас в этом вопросе, тогда все, что с вами произойдет в плане отправки в ИТУ, будет предопределено не вами.
Существует отдельная служба СИЗО, называемая спецчасть, которая создана именно для целей распределения контингента для отбывания наказания в ИТУ. При отправке в ИТУ учитываются следующие факторы: есть ли "подельники" (соучастники), в каком ИТУ они находятся, наличие родственников, состояние здоровья осужденного и т.д. Кроме того, если у подельников нет каких-либо взаимных требований, они могут, написав заявление об отсутствии претензий друг к другу, оставаться в одном ИТУ и отбывать наказание в одной колонии. Правда, в разных отрядах - это ограничит их общение и не даст им возможности отомстить друг другу в том случае, если у них возникнет это желание.
Обычно же соучастники одного и того же преступления отбывают срок наказания в различных ИК. С другой стороны, такое решение упрощает многие конфликтные ситуации, которые могут возникнуть, Да и охране значительно легче - проблем с "контингентом" и без того предостаточно.
Психологическая подоплека - гнетущее ожидание каждого этапа, неопределенное положение до утверждения, хлопоты по сбору всего самого необходимого с собой - все эти составляющие общего горя являются достаточными причинами для постоянного поддерживания в каждом арестанте напряженного, пропитанного страхом и паникой, тягостного и утомительного ожидания.
Именно в тюрьме начинаешь совершенно иначе воспринимать смысл пословицы: "Хуже нет, чем ждать и догонять". Ждать приходится всем и всего. Ожидание занимает большую часть времени; им отравлен, кажется, сам воздух здешних стен.
Многие арестованные возлагают большие надежды на суд; если эти надежды в должной мере не оправдываются, эти люди продолжают добиваться пересмотра дела, пишут апелляционные жалобы, прошения, заявления и ходатайства, продолжая отстаивать свои права, добиваясь хоть какого-нибудь улучшения создавшегося положения.
Эта категория людей может быть определена термином "борцов за справедливость". Они, как правило, немногословны и несуетливы: будучи уверенными, что на каком-то этапе их дело так или иначе будет пересмотрено в их пользу, они не сдаются.
Обычно у арестованных этой категории существует большая поддержка со свободы: их часто навещают адвокаты, к ним приходят на свидание родственники, чтобы поддержать боевой дух и стойкость в их сердцах и душах.
Мне известны некоторые случаи, когда люди решали свою судьбу и сами, без адвокатов и родственников, полагаясь только на самих себя. И все их старания также не оставались незамеченными, они добивались того, чего хотели, даже по прошествии достаточно долгого времени.
Люди, находящиеся в несвободе по несколько лет, в любом случае привыкают к своему осадному положению. Они становятся более замкнутыми, более сосредоточенными; тюрьма накладывает свой отпечаток на их лица, образ жизни и привычки.
Они тоже, как и все, живут в режиме ожидания, настороженно и терпеливо продолжая рассчитывать каждый свой шаг, обдумывая каждое слово, внимательно относясь ко всему, что их окружает.
Долгое время я присматривалась к ним, совершенно искренне недоумевая, я задавала им один и тот же вопрос; "Как вам удается поддерживать в себе такое хладнокровие столь долгое время?"
И каждый из этих людей давал различный ответ. Некоторые говорили о детях, которые ждут дома, другие говорили о пожилых одиноких матерях. Многие просто молчали или говорили о терпении, которое всегда необходимо в этих условиях, об умении отвлечься от навязчивых мыслей и печали.
Они добивались и продолжают добиваться из последних сил отмены приговора. Я по-хорошему завидую этим людям - их несгибаемая стойкость дает им возможность идти только вперед, не сдавая собственных позиций ни на йоту.
В глазах у них всегда есть что-то непривычное постороннему взгляду: видимо, это надежда тлеет внутри них, не давая угаснуть жизненной силе.
Серые стены не властны над нашими мыслями; каменные мешки не могут отобрать у людей тягу к нормальной свободной жизни и само желание жить. Хоть мы и живем, подчинясь режиму содержания, внутри каждого живет ожидание чуда.
И это чудо - свобода.